Эта безумная неделя просто обязана была закончиться как-нибудь столь же безумно. И это случилось: в 17-30 пятницы ко мне в кабинет зашла очаровательно-сумасшедшая девица лет под сорок от роду, метр восемьдесят пять ростом, в шапке-ушанке и непередаваемым сочетанием американского акцента в правильно произносимых русских словах, которые причудливо вплетались во вроде бы русские предложения, но выстроенные по правилам языка английского.

А до этого сотрудницы умоляли принять эту «чокнутую», которая устроила истерику и рвется к самому высокому руководству на приём «на пожаловаться». Я согласился (это совершенно не моя сфера ответственности), только попросил её завести к себе в кабинет и попросить подождать, пока я минут двадцать буду проводить совещание. А пока предложил кофе.

Через пятнадцать минут вошёл в пустой кабинет, где не было никого, но стояла пустая чашка кофе. Секретарю: где мадам, дескать мол?
— Она выпила кофе и пошла бродить по коридорам, никто не решался её остановить, — доносится смысл с того конца трубки.

И это случилось: в 17-30 пятницы ко мне в кабинет зашла очаровательно-сумасшедшая девица лет под сорок от роду, метр восемьдесят пять ростом, в шапке-ушанке и с непередаваемым сочетанием американского акцента в правильно произносимых русских словах, которые причудливо вплетались во вроде бы русские предложения, но выстроенные по правилам языка английского.

Её нельзя было остановить. Сначала рассказывала всю свою жизнь за последнюю неделю. А точнее ту её часть, которая была связана с банками. Она помнила время по минутам: кто, когда, что пообещал и что не сделал. Как ей составляли доверенность в Америке; как она заранее заказывала доллары в банке, а ей выдали с задержкой; как она пошла в другой банк, а у неё отказались принимать купюры по номиналу, так как они в масляных пятнах и радиоактивно заражены и просвечиваются; как она решила закрыть счёт и ей пообещали после обеда в пятницу, в любое удобное для неё время, отдать оставшиеся деньги; как в 14-00 сказали, что деньги выдать не можем, и может быть придётся ждать час, два, три; и как она «была в стрессе», и как ей улыбались, когда рассказывали, что машина сломалась и может быть сломается ещё, а она «не находила себя».

Я предложил кофе и настоял, чтобы таки выпила ещё чашечку, несмотря на то, что «я уже выпила очень быстро одну чашку кофе, так как нервничала». Когда у меня звонил телефон и я, извиняясь, брал трубку, смиренно замолкала. А потом, попросив опять разрешения, продолжала говорить уже не умолкая. Глядя на мою стену, увешанную в свидетельствах, дипломах, благодарностях и сертификатах, закончила свой эпохальный спич словами: «Я не могла подумать, что банк, в котором столько наград, может допустить такое. Я вся в таком стрессе.»

Потом были распробованы конфеты. И сказано, что она хотела поначалу устроить скандал, а потом как-то после кофе особо уже и не хочется. И оказалось, что зовут её Таня и меня можно называть «на ты». И что обязательно должен приехать к ней в Монтану на чашечку кофе, так как теперь, после всего этого, она просто обязана угостить меня чашечкой кофе в своём городе-столице штата Хелене, с населением в 40 тысяч человек, где на центральной площади пасутся олени, а под окном ходят белые медведи. И мне дали номер американского «cell». И подписались Tatiana. И узнав, что холост, рассказали, что её американский муж оказался педофилом и его посадили в тюрьму. И что с ней всегда происходят истории. И что через три месяца, после приезда в Америку, она разбилась на склоне горнолыжной трассы, и четыре годы провела в инвалидном кресле. И когда мне можно позвонить, чтобы рассказать, как правильно ездить в Америку. И попросили в следующий раз сделать так, чтобы она не «попала в стресс». И сказали «что я ещё есть нормальный человек» и помахали ручкой на прощанье.

А я так и не нашёлся сказать, что думаю про её ситуацию.
А думаю, что регламентирование жизни в Америке и четкая привязка своих действий к данному кем-то слову, очень-очень хреново сочетается с Россией. И что то, что разрывает у неё шаблон и вводит в стресс, для нас является нормой жизни. И мы когда говорим, что «может быть придётся ждать час, два или три», это не означает, что над ней издеваются, это лишь значит, что никто ничего не может в этой стране гарантировать. И я думаю, что она слегонца сумасшедшая. И думаю, если бы попал в её мир — мир где всё зарегламентировано и где все слова выполняются точь-в-точь, то был бы поначалу счастлив. А потом, наверное, лет эдак через десять, взял бы автомат в руки, и всех бы перестрелял нахрен. Потому что нельзя быть на свете нормальной такой.

А те сотрудницы, которые умоляли меня принять эту «чокнутую», купят мне на следующей недели бутылку коньяка. Ибо нефиг расшатывать мою неокрепшую нежную психику.