В нём живут два разных человека.
Романтик восторженно взирает на окружающий мир, замечает всё новое, всё прекрасное и смешное. И радуется, радуется тому, как многогранен и удивителен этот мир. Романтик — исследователь. Так же как и циник, он не любит всего стандартного и типового, но умудряется находить небанальность даже в ГОСТе. И нахватавшись впечатлений и открытий, он щедро делится ими с братом.
Циник — смесь самых отъявленных аналитика и психолога, вышедших на пенсию и не знающих, чем им заняться. Вместо того, чтобы восторгаться — хмурит лоб и сортирует: « Этого тупорылого позитива полно на каждом шагу, а это — лишь умело прикрытая вариация. То и вовсе банальщина какая-то. Ну а это вот неплохо и впрямь:-)». Лицо его разглаживается и он смеётся тихонько внутрь себя, стесняясь показать свою улыбку наружу.
Но романтика не обманешь, он чувствует эмоцию за версту. Ему того и надо, и он убегает вприпрыжку за приключениями дальше, насвистывая что-то весёлое и беззаботное.
В ответ циник лишь раздражительно буркает: « Как дитя грудное, блин». Его не обмануть: он знает закономерности устройства этого мира, суть человеческой натуры, мотивы поступков, и, что хуже всего, он знает, что вскоре романтик куда-нибудь обязательно вляпается. Ведь постоянно контролировать ребёнка не станешь, слишком энергозатратно (а он весьма рационален). И не будет он контролировать, ведь где-то в глубине очень хочет, чтобы романтик оказался хоть в десятой доли процента правым и смог бы поделиться вновь кусочком нового, неизведанного, уникального и такого долгожданного счастья. В глубине так хочет когда-нибудь достать из своего нутра всё то позитивное и доброе, что вырывалось им из рук романтика и гасилось в приступах недоверия, страха или осторожности. Всё, что гасилось и смахивалось куда-то глубоко туда, где может нет и дна. Ведь помимо позитива в эту пропасть падали все многочисленные разочарования, боль, обиды, предательства и весь тот негатив, который убил бы романтика всерьёз и давно. Если бы решительно и безжалостно этот яд не вырывался из рук и не смахивался в ту бездну.
Циник знает. Знает всегда, знает всё, знает заранее и на десять ходов наперёд. Он выстрадал это знание много жизней тому назад, в ходе долгих бессонных ночей самоанализа и слёз от несправедливости в устройстве этого мира. Когда-то он тоже был романтиком. Когда-то он тоже верил. И даже любил. Когда-то. Теперь в нём не осталось веры. И осталось лишь одно желание: он хочет верить. « I want to believe». Тарелка на фоне голубого неба — это то, что ему следует носить на майке, ведь это суть его существа. Он хочет, чтобы хоть однажды этот мир смог наконец удивить всерьёз и надолго. » Ну же вы, зашоренные и корыстные твари! Не по шаблону! Сделайте хоть что-нибудь не для себя и своей самовлюблённой задницы! Сделайте не потому, что надо вам позарез, что требуют от вас другие и не потому, что вам однажды навязали, что вы должны! Не бегите сюда, потому что здесь больше достатка и стабильности, или потому что нет на сейчас вариантов. Не убегайте потому, что в другом месте вам заплатили на 5 копеек больше, или потому что там жирнее выглядит, а вас ожидаемого не погладили. Не говорите того, что не чувствуете и не ждите того, что принято и вам приятно, но лживо, а радуйтесь искренности и открытости. Не врите мелко и бесконечно, чтобы выглядеть красивей и достойней передо мной и, особенно, перед самим собой. Удивите меня, ну?! Ну?! АУ!!!...» И только потому он не убивает романтика.
Романтик наивен и непорочен, как дитя. Он каждый раз с новой силой верит людям и верит в людей, верит в чудо и в то, что печальное знание, что живёт в цинике, активируется лишь в момент, когда исчезает вера. И тогда, вместо того, чтобы открыть свою душу и насладиться лучшим, получаешь настороженность, недоверие и ложь. Он тоже осторожен, но всегда раскрывается, как только лапа циника ослабевает свою хватку. Тогда и возможно (и случается) счастье. А больше всех счастлив в тот момент циник: « Что-то способно ещё радовать! Только бы продлилось чуть-чуть!» И он вовсе отпускает свою руку с горла и говорит: « Только не убейся к чертям, идиота кусок».
А этот дурачок мгновенно безумеет от запаха свободы.
И он убивается. Убивается к чертям.
Потому что счастье и искренность не бывает постоянными в своей силе. А люди... они могут быть гораздо лучше, могут быть гораздо хуже. Но они не такие, как ты. Они ищут причины своих неудач во внешнем, а причины их заслуг — только они сами. Люди хотят здесь и сейчас. Люди заполняют своё одиночество за счёт других людей, используя их как временную прокладку. Люди хотят идеальный готовый продукт, не являясь идеальными. Люди хотят красивую сказку, не умея за неё бороться. Хотят любую ложь, фальшь и заменитель, но чтобы было красиво и приятно. Чтобы было как принято. Чтобы было, как нужно. Кем принято? Кому нужно? Кто, вообще, эти пресловутые они и почему они всегда правы, но не ты, со своей головой на плечах? Человек, докажи мне (а прежде всего себе), что ты способен меняться!
И опять появляется циник. Устало и шаркающей походкой подходит, прищуривается, сцеживает слюну, сплёвывает сквозь зубы и говорит: « Ну что, допрыгался?». И медленно, по-стариковски и где-то даже бережно, смахивает осколки того, что ещё можно будет когда-нибудь склеить. По ходу остановится, возьмёт один, посмотрит на просвет и задумается о чём-то своём...
А вокруг бегает и истерит романтик, то поскуливая, то подвывая. Пока не успокоится и не залижет свои раны.
___________________________________________________________
В нём живут два разных человека.
В Нём. Потому что я не хочу и боюсь признавать себя им.
Прежде всего потому, что я его презираю.
Я так тихо и глубоко презираю современное устройство мира: их мотивы, их поступки, их смысл жизни, их настоящие, а не декларируемые ценности.
Но далеко ли я сам ушёл от всего этого? Далеко ли, если неизменно вижу в каждом сложном то простое, чем пронизана моя собственная сущность?
Я не зря понимаю всё это столь хорошо, как и почему оно работает. Потому как всё это свойственно и делалось мной самим.
Я бегу прочь от своей сути, как степной волчонок бежит прочь от человеческого жилища. Не столь боясь быть подстреленным, сколь боясь приручиться и привыкнуть ко всему этому кошмару вокруг.
Бегу, и огрызаюсь на бегу. Не так, как все. Вразрез. Перепрыгнуть через флажки, где их натянули. А там, где не натянули и думают, что будешь вилять, только прямо и честно (а промолчи или сымитируй всё было бы хорошо).
Бегу, не принимая по пути подачек, а только полноценные, равноправные и перспективные отношения.
Бегу, не подбирая тех, кто не сможет жить по-волчьи.
Бегу, прокладывая колею для тех, кто может и хочет видеть.
И занимаюсь самолюбованием в этом беге.
Бегу, и до конца не осознаю, что никому не нужен в этом беге.
Бегу от самого себя. Вместо того, чтобы принять.
Удиви себя, как ты хочешь, чтобы удивили циника!
Заставь уважать самого себя!
Прорви свои шаблоны!
Полюби себя, человек!
И мир, глядишь, зазвучит в унисон.
Твоя судьба в твоих руках.
Всегда.
Во мне живут два разных человека.
Когда-нибудь останется один.
И это буду я.